миниатюрка на сон грядущий

Когда я была маленькой, я верила в некоего гипотетического Друга. Я думала о нем, сидя под теплотрассой, в компании собак, и лепя из глины, завезенной на огород для облагораживания сухой почвы, плоские дощечки. На этих дощечках мы с подружкой писали свои мысли, выдавливая слова тонкими палочками, представляя себя месопотамскими мальчиками-писцами. Потом мы относили эти дощечки в баню, клали их на раскаленную печку и ждали, когда они обожгутся. Гипотетический Друг был не только у меня, как я подозреваю нынче. Он был у всех людей, живущих в поселке, потому что там правило Одиночество. Не то одиночество, когда вокруг тебя никого нет, и тебе не с кем поговорить. А то, когда ты варишься в собственном соку, и некому взять ложку и распробовать это варево. Люди томились, каждый в своей духовке, обрастая золотистой корочкой, отстраняясь и недоумевая, почему вокруг так много людей, а ты все равно – один. В маленьком поселке все, выходящее за пределы тишины и мирного существования, будоражило, и люди будто просыпались от долгого сна. Они присасывались, как пиявки к произошедшему событию, потому что не хотели снова заснуть. Так, если в поселке появлялся новый человек, люди вцеплялись в него. Благо, не приносили, как принято в маленьких американских городах, домашних пирогов. Человека останавливали на улице, настороженно здоровались, провожали взглядами. Человек из внешнего мира оставался загадкой, до тех пор, пока в каком-нибудь пьяном угаре не разочаровывал жителей поселка своими залихватскими песнями. Вскоре человек впадал в сон и становился одним из шпунтиков большого спящего организма. И у него появлялся гипотетический Друг.

Друг – это ты сам, очищенный от твоих негативных черт характера. Друг- это понимающая тебя, благородная душа, не способная предать. Друг – это туманный человек, к которому ты мысленно обращаешься, и он понимает тебя так, как не понимает никто. Ты жалуешься ему на то, что постоянно спишь, а он кивает и улыбается. И ты знаешь, что он тебе скажет: ты не виноват в том, что постоянно спишь, ты не виноват в том, что здесь больше нечего делать, кроме как спать. На самом деле – ты веселый, умный, полный энергии человек, ты можешь сдвинуть горы и переплыть моря. На самом деле, все это тебе предстоит, когда ты проснешься.

Иногда человек просыпается, как медведь-шатун, которого растревожили в его собственной берлоге. И тогда происходят странные вещи, благодаря которым просыпаются все остальные. Иногда просыпается только темная сторона человека, и вдруг оказывается, что на охоте ты убил не медведя, а себе подобного. Иногда, проснувшийся человек вдруг осознает, что это лицо, опрокинутое к небу, принадлежит твоей жене, а ты стоишь с ружьем над ней. Ты бросаешь ружье и пытаешься заснуть, но все – ты уже не шпунтик, ты уже изгой. Ты уже тот, к кому присосались жаждущие не спать.

Когда я была маленькой, я верила в некоего гипотетического Друга. Я писала ему письма, и меня звали Джерри. Я была владелицей таверны «Девять жизней», и у меня была собственная карета и лошадь с голубой гривой. Я писала ему: «Здравствуй, Друг! Сегодня у меня чудесное настроение и в моей таверне много посетителей. Официантка Кло разносит еду, и тарелки звенят на подносе. За окном чудесный летний день, вдали ржут кони и шумит трава. Я весела, и жду Вас в гости. Если хотите, я могу отправить за Вами свою карету, ибо Голубогриву давно пора размять ноги на проселочных дорогах».

А однажды я пошла на речку и бросила в воду бутылку с письмом Другу. В письме я написала обо всем – о Голубогриве, о глиняных дощечках, о собаках под теплотрассой, об убийстве жены мужем, о помойке в лесу, где можно было найти множество интересных штук, о том, как недавно я пыталась, с помощью молотка и гвоздей, построить Чертово колесо. О том, что у меня ничего не получилось из этой затеи, и я построила всего лишь качели из проволоки, которая перетерлась на следующий день.
Через несколько дней бутылка вернулась ко мне. Ее нашли за пятьдесят километров от поселка, вниз по реке. Я не помню, кто ее принес. Возможно, потому, что не хотела видеть человека, который знает мои тайны. Проще было стереть из памяти всякое напоминание об этом. А может, я боялась, что этот человек вдруг поймет, что гипотетические Друзья взращиваются с самого детства.